Он был престранный человек,

Как из английского романа,

Как из нездешнего тумана, 

Как с берегов не этих рек…   

 

Наталья Галкина

Борис Лазаревич Клюзнер родился 2 июня 1909 года в Астрахани.

Его отец Лазарь Иосифович Клюзнер родился 1.12.1872 в Симферополе. А 9 мая 1900 года он блестяще закончил петербургскую консерваторию и был принят певцом в труппу Императорского Мариинского театра в Петербурге. Вскоре ему пришлось покинуть Императорский театр, так как от него в ультимативной форме потребовали принять православие. Лазарь Клюзнер отказался, не потому что был глубоко верующим человеком, а «из принципа», и ему пришлось поменять род деятельности. 

Семья переехала в Астрахань, где он стал преподавателем вокала в Астраханской государственной музыкальной школе. В этой должности он проработал 16 лет. В 1918 году во время уличных беспорядков Лазарь Клюзнер был застрелен на улице, когда возвращался с работы домой. Шла гражданская война, на фронтах которой где-то сражался и погиб красавец старший сын. Мать осталась совсем одна в чужом городе с двумя младшими сыновьями и  решила вернуться в родной Петербург, где жила её сестра.

Любовь Яковлевна Клюзнер, в девичестве Гордель, родилась 28 сентября 1877 года в Санкт-Петербурге. Она была очень одаренным человеком: прекрасно играла на рояле и рисовала. После окончания художественной школы в Петербурге она занималась росписью фарфоровых настенных тарелок на знаменитом Ломоносовском заводе.

Выйдя замуж за Лазаря Клюзнера, Любовь Яковлевна посвятила всю свою жизнь мужу и детям: троим мальчикам. Она стала прекрасной домохозяйкой, а занятия живописью превратились в хобби. Любовь Яковлевна сама учила маленького Бореньку игре на фортепиано, французскому и немецкому языкам, которыми владела в совершенстве. Впоследствии Борис Клюзнер очень сожалел, что всячески избегал занятий языками, предпочитал им игры во дворе с мальчишками, чем очень огорчал свою маму. Он говорил, что был «жутким шалопаем», и неизвестно, куда бы он угодил, если бы не мама. Благодаря ее усилиям юноша полюбил живопись и архитектуру, поэзию и музыку. С огромной нежностью вспоминал всегда Борис Клюзнер свою маму и всегда сожалел, что был недостаточно чуток и внимателен к этому «чистейшему, хрупкому и одновременно сильному и преданнейшему существу». Его мать умерла от голода во время страшной блокады в Ленинграде, а брат погиб в ополчении под Ленинградом осенью 1941 года, и он даже толком не знал, где они были похоронены.

Вернувшись с фронта домой,  Борис Клюзнер нашел в своей пустой, разоренной квартире в куче мусора  лишь одну слегка поврежденную тарелку, расписанную матерью. На ней недавно родившиеся щенки, такие доверчивые, знакомятся с неизвестным огромным миром, едва держась на ногах. Он очень любил эту тарелку и всегда с гордостью рассказывал её историю.

Борис Клюзнер закончил среднюю школу и музыкальную школу в Ленинграде. В октябре 1931 года он был призван в армию и проходил срочную службу красноармейцем в кавалерийском полку где-то под Ленинградом. С любовью и нежностью рассказывал он о своей кобыле, делившей с ним все тяготы армейской жизни.

После армии он поступил на архитектурный факультет строительного института, где проучился три года. Но страсть к музыке победила желание стать архитектором. Он бросил ЛИСИ и поступил на второй курс консерватории. Ленинградскую консерваторию Борис Клюзнер  закончил в июне 1941 года. А спустя несколько дней началась Великая Отечественная война. С июня по ноябрь 1941 года он учился на курсах командного состава, и в чине младшего лейтенанта был направлен на фронт. Войну Клюзнер закончил в Вене старшим  лейтенантом и до октября  1945 года находился  в действующей армии. Он  пробыл бы там и дольше, так как командование не хотело его отпускать, если бы не вмешательство  И. Дунаевского, Д. Шостаковича и М. Гнесина.

В 1937 году, будучи студентом  второго курса, Борис Клюзнер был принят в  творческое объединение советских композиторов, что само по себе удивительно, так как в  Союз композиторов принимали только по окончании консерватории и в результате определенных заслуг. Клюзнер считался очень одаренным композитором, и ему прочили большое будущее. Во всяком случае так говорил его любимый педагог Михаил Фабианович Гнесин, когда вступался за него перед консерваторским начальством, не раз пытавшимся отчислить строптивого студента за нерадивое отношение к некоторым предметам, которые, по мнению Клюзнера, никакого отношения к музыке не имели, а только отнимали время и отвлекали от творчества.  В то время в Ленинграде в любом газетном киоске наряду с портретами молодого Дмитрия Шостаковича и популярных актеров советского кино можно было купить и открытки с изображением молодого талантливого  композитора Бориса Клюзнера.

После войны,  как талантливый композитор и фронтовик, Борис Клюзнер был избран в правление ленинградского отделения Союза композиторов. Тут начались его первые конфликты с членами правления. Чтобы заставить его молчать, Клюзнера выбрали заместителем председателя правления ленинградского отделения Союза композиторов. Полагали, что «теплое местечко» сделает его покладистей, но просчитались. Борис Клюзнер всегда и везде оставался честным, порядочным и верным своим принципам человеком.  В то время членами правления становились, как правило, люди, не особенно одаренные в музыке, но лояльные к государственной политике в области культуры и идеологии. По этой причине сразу же в первые дни работы Клюзнера  в правлении между ним и некоторыми членами правления  возникли принципиальные разногласия.

Молодым композиторам не разрешали реализовывать новые идеи, свободно мыслить. Лишь одно мнение имело право на существование, мнение, совпадающее с официальной политикой Коммунистической партии и правительства. С этим Клюзнер был категорически не согласен, он постоянно боролся против диктата чиновников в искусстве. В те годы правление Союза композиторов было настоящей «кормушкой» для бесталанных карьеристов. Так как все блага организации распределялись правлением, члены правления жили безбедно. Их произведения регулярно издавались и исполнялись, независимо от таланта; они получали квартиры, дачи, автомобили, бесплатные путевки в лучшие санатории и т.д. А тем временем большинство рядовых членов Союза терпело жесточайшую нужду, их произведения «со скрипом» печатались и не исполнялись вовсе. Из-за этого многие одаренные композиторы у нас забыты, возможно, навсегда.

В Союзе композиторов Бориса Клюзнера считали немного «чокнутым», человеком не от мира сего, который никогда не использовал себе во благо свои огромные возможности как заместитель председателя правления, который открыто противоречил власть предержащим и имел с ними бесконечные «разборки», вечно защищал и опекал «бедных и обездоленных», в особенности молодых авторов. Причем делал это всегда открыто на собраниях и съездах, чем вызывал гнев власть имущих.

Молва о его «скандальных» выступлениях  с восторгом, но шепотом передавалась из уст в уста. Об одном из таких случаев я случайно услышала в ленинградском трамвае из разговора двух незнакомых мне мужчин. Речь шла о его выступлении на IV Всесоюзном съезде композиторов в Москве в декабре 1968 года, когда в течение 45 минут зал требовал дать слово Клюзнеру, а президиум отказывался это сделать, справедливо опасаясь резкой критики. Так оно и оказалось, его «спонтанная» речь оказалась «разгромной» для членов президиума. В прессе, естественно, об этом ничего не было, трубили лишь о «достижениях» союза советских композиторов. Когда летом при встрече в Комарово я Клюзнеру рассказала об этом эпизоде, он очень веселился, а затем в красках и в лицах живописал мне всю историю целиком. Память у него была феноменальная, и рассказчик он был непревзойденный.

Противоречия между молодым и энергичным заместителем председателя правления ленинградской организации композиторов и чиновниками от искусства год от года усиливались, а в 1952 году конфликт достиг наивысшей точки.  Клюзнеру тайком передали, что на него заведено «дело». Каждую ночь он ждал, что за ним придут. Он положил свои неопубликованные произведения в чемоданы и  раздал их друзьям на хранение. Один такой чемодан стоял у нас дома на Большой Подьяческой под маминой кроватью. Клюзнер надеялся, что, если сам он и «сгинет», то музыка его переживет и когда-нибудь будет исполнена. В эти дни он спал не раздеваясь, так как аресты происходили обычно по ночам, а ему не хотелось, чтоб его застали врасплох. Но смерть Сталина и последующая политическая оттепель спасли Клюзнера от ареста, а возможно, и от лагеря.

В 1961 году Клюзнер с большим скандалом покинул правление и сам Союз композиторов. Это был единственный случай в истории советского общества, когда советский композитор существовал вне Союза советских композиторов, вне идеологической организации. Это, естественно, привело к большим осложнениям. Так как он не был членом Союза, его произведения перестали печатать и исполнять, у него забрали рояль, который предоставляли только членам Союза. Музыкальные инструменты были слишком дороги, и только очень обеспеченные композиторы могли себе позволить их приобрести. Я помню то время, когда Клюзнер купил в комиссионке старинный клавесин и использовал его для работы. Мне очень нравилось слушать, как он исполняет на этом стареньком клавесине свои сочинения и своего любимого Баха.

Изредка ему удавалось немного подработать музыкой для кино. Главным образом он сотрудничал с режиссером А. Абрамовым. К сожалению, сам Абрамов не имел возможности часто снимать фильмы, так как его интересовали темы, не соответствовавшие стандартам официального искусства. И всё же его фильм «Ведьма» по А. П. Чехову получил первую премию на кинофестивале в Каннах в 1961 году. Успеху фильма немало способствовала и музыка, написанная Борисом Клюзнером.

 По причине вечной нехватки денег Клюзнер никак не мог закончить строительство своего дома в Комарово. В то время в этом курортном поселке под Ленинградом на берегу Финского залива строили дачи известные писатели, художники, музыканты, актеры и ученые. (Здесь находилась также дача Д. Шостаковича). Борис Клюзнер начал строительство в начале 50-х, когда он еще не окончательно испортил отношения с чиновниками от искусства. Тогда ему и выделили участок земли в Комарово в надежде, что его удастся таким образом «купить».

Клюзнер строил дом по собственному проекту, беспрецедентный случай в советское время, так как тогда разрешалось строить только по типовому государственному проекту. Борис Лазаревич потратил огромное количество сил и здоровья, чтоб получить разрешение на собственный проект. Дом был его ребенком, его творением в области строительного искусства, он любил его как живое существо и делал почти все собственными руками, особенно это касается внутренней отделки и мебели (столы и скамейки). Каждую с трудом заработанную копейку он вкладывал в дом, отказывая себе во всем, ведя абсолютно спартанский образ жизни.  Строительство продолжалось более 10 лет, в особенно тяжелом положении Клюзнер оказался  после своего вынужденного выхода из Союза композиторов. И все же к 1965 году дом был в общем и целом  закончен, и в те годы ему не было равных в Комарово, он стал местной достопримечательностью. Незнакомые люди приходили к дому, рассматривали его, размахивали руками, а иногда рассказывали совершеннейшие небылицы про его хозяина.

В 1965 году  в судьбу Клюзнера ещё раз вмешался Дмитрий Шостакович. В консерваторские годы молодой Шостакович преподавал студенту Клюзнеру на последнем курсе некоторые предметы. Он был немногим старше, и у них сложились дружественные отношения.  Перед войной Шостакович сам пережил преследования властей из-за своей музыки. Но теперь он был всемирно известен и благодаря этому недосягаем для чиновников от искусства. Он возглавлял московское отделение Союза композиторов и предложил Клюзнеру переехать в Москву. Так началось последнее десятилетие жизни Бориса Клюзнера. Он принял предложение Шостаковича, поменяв свою крохотную однокомнатную квартирку на Фонтанке на комнату в коммунальной квартире в Кривоколенном переулке в Москве, и повторно вступил в Союз композиторов только потому, что его возглавлял Шостакович. 

Однако вскоре из-за тяжелой болезни Шостакович вынужден был оставить свой пост, и история начала повторяться – к «кормушке» снова пришли карьеристы.  Снова борьба за то, чтобы напечатали, чтобы исполнили. Снова издевательства с отменой заранее объявленных концертов по причине внезапного заболевания исполнителей, как потом выяснялось, по приказу сверху. А Клюзнер был уже не молод, хотя и по прежнему «драчлив». Результат – жесточайшая стенокардия.

Последнее время он много болел  - флакончики с нитроглицерином были во всех карманах и во всех помещениях. Но еще больше он, необыкновенно сильный человек, привыкший все делать сам, надеяться только на себя, страдал от  своей нарастающей немощи.  В последнюю зиму он долго пролежал в одной из московских клиник, выписался к майским праздникам, чтобы уехать в свое любимое Комарово. Он всегда говорил: «Только бы добраться до Комарово – а там топор в руки, и я снова оживу!» Очень хорошо его помню именно с топором в руках, потому что он всегда то изгородь чинил, то крыльцо, то что-нибудь мастерил. Клюзнер жил всегда в Комарово с 15 мая по 15 сентября, а в Москве только «зимовал». Он не любил Москву, его духовной родиной был всегда Петербург. А ещё он мечтал умереть в Комарово, только в Комарово.

Он умер 21 мая 1975 года прямо на улице, выйдя с комаровской почты, в очередной раз столкнувшись с чиновничьим хамством, на этот раз со стороны почтовой работницы, которая потом очень охотно и смачно всем рассказывала, как она довела «старого жида» до того, что тот спустился с крыльца и упал замертво. Вызванная скорая приехала через 40 минут и констатировала смерть. Это был третий инфаркт…

  Только благодаря вмешательству Шостаковича  Клюзнер был похоронен на кладбище в Комарово, где покоятся многие известные деятели  искусства и науки, несмотря на то что местные власти считали его недостойным подобной чести.

Д. Шостакович, который сам был смертельно болен, нашел в себе силы позвонить в Ленинград и уладить это дело. Сам Шостакович не надолго пережил Клюзнера, он умер в августе того же года в Москве.

 Борисом  Клюзнером написаны четыре симфонии,  три концертные увертюры, фортепианный и скрипичный концерты, фортепианные и скрипичные сонаты, квинтет для струнного квартета и кларнета, две сонаты для виолончели и  фортепиано, двойной скрипичный концерт, концертино, трио,  романсы на стихи А. Пушкина,  Р. Бернса, П. Шелли, Э. Верхарна, У. Вордсворта, Д. Китса,  Н. Брауна, музыка к нескольким кинофильмам. Его произведения исполнялись редко, но всякий раз - превосходными музыкантами и с неизменным успехом.  Это были всемирно известные мастера, которые благодаря своей славе не боялись чиновничьего гнева и брались за исполнение произведений Клюзнера. Среди них были дирижеры Евгений Мравинский, Арвид Янсонс, Курт Зандерлинг, скрипачи Михаил Вайман и Борис Гутников. Возможно, музыка Клюзнера ещё бы жила, если бы жили эти замечательные художники.

 Триумфальная поездка Михаила Ваймана и Бориса Гутникова по Европе с двойным скрипичным концертом Клюзнера в конце шестидесятых, начале семидесятых годов вызвала шквал писем из-за границы с предложениями и просьбами об исполнении этого произведения. Но Клюзнер всегда отвечал вежливым отказом,  так как в то время, время борьбы с диссидентством,  это было опасно. Он всегда говорил: «Они только этого от меня и ждут. Не дождутся!» На одно из таких писем из Германии отвечала я, так как Борис Лазаревич не владел немецким языком. 

 В 1976 году, будучи уже наследницей Клюзнера, я тоже получила  письмо из Германии от г-на  Дузана Пандулы, руководителя оркестра в Штутгарте, с просьбой выслать им ноты двойного скрипичного концерта для исполнения. Для меня до сих пор остается загадкой, откуда г-н Пандула узнал мой адрес и то, что ноты находятся у меня. Пока я несколько дней раздумывала, что делать, вопрос этот был решен за меня. Меня вызвали в Первый отдел завода, на котором я работала в ту пору, и двое «комитетчиков», курировавших наше «закрытое» предприятие, потребовали от меня объяснительную записку по поводу полученного письма и его перевод. Затем после непродолжительного совещания со своим начальством меня заставили написать ответ с вежливым отказом по-русски и по-немецки. Отправкой письма меня не утруждали, это сделали за меня.  С тех пор я больше писем не получала. 

 Некоторые произведения Клюзнера не исполнялись вообще. Например «Поэма о Ленине» на стихи В. Маяковского, которая  была названа отборочной комиссией «чистейшей антисоветчиной». И действительно, такие строки В. Маяковского, как :

«…Очень

много

разных мерзавцев

Ходят

по нашей земле

и вокруг.

….

Ходят,

гордо,

выпятив груди,

в ручках сплошь

и в значках нагрудных…»,

усиленные музыкой Клюзнера,  производили сильное впечатление. При этом один из членов комиссии был сильно удивлен, когда Борис Лазаревич ему сказал, что  это не запрещенные стихи Маяковского. 

К неисполненным ни разу произведениям относятся также две его последние симфонии, третья и четвертая, которые были опубликованы мною после смерти Клюзнера с большими трудностями.

Как же так получилось, что талантливый композитор, известный и признанный в музыкальном мире, оказался преданным забвению? Я часто задавала себе этот вопрос, и вот к какому выводу я пришла.

Дело в том, что  Клюзнер из-за того, что был «неудобен» властям, не получил официального признания как композитор, но в тоже время не был официально запрещен, как некоторые другие поэты и писатели того времени. Против него был просто организован «заговор молчания». Не было официального запрета, а только негласные распоряжения сверху…

Таким образом, он не стал известен ни как талантливый композитор, чьи произведения исполнялись и пропагандировались, ни как талантливый запрещенный композитор, чьи произведения не исполнялись из-за запрета. Народ ничего о нем не знал. Иногда, когда я что-нибудь рассказывала о нем даже некоторым своим знакомым, меня с удивлением спрашивали: «А кто это?»

 Чиновники от искусства сделали все, чтобы имя замечательного композитора и честнейшего человека Бориса Клюзнера было забыто. К сожалению, это им удалось. Теперь он известен только в кругу друзей и людей, интересующихся хорошей серьезной музыкой, которых становится все меньше и меньше. Очень редкие исполнения его произведений состоялись только благодаря неимоверным усилиям его друзей, многих из которых уже нет в живых.

 Один раз у меня в Комарово  была в гостях немецкая студентка из Карлсруэ. Услышав мой рассказ о хозяине дома, в котором она гостила, и прослушав не очень качественную запись его двойного скрипичного концерта, она вдохновенно взялась за организацию исполнения музыки Клюзнера у себя на родине. Поскольку для двойного концерта в маленьком Карлсруэ не нашлось достойных исполнителей, была выбрана Вторая симфония композитора. Она была дважды исполнена в апреле  2000 года в Карлсруэ.

 Последний раз в Санкт-Петербургской филармонии исполняли  его концерт для скрипки с оркестром 5 декабря 1995 года. В первом отделении был  Бизе,  а Клюзнер  - во втором. Что примечательно, в первом отделении в зале было много свободных мест, а во втором отделении зал был переполнен, люди стояли. Было видно, что народ пришел на Клюзнера. И это было приятно.

Но это был 1995 год (20 лет после смерти), тогда было ещё кому его помнить. А теперь…

Е. И. Чегурова